Здесь, правда, есть одно «но». Я ни в коем случае не против сформулированной Е.С. Лариной программы действий, я за то, чтобы тщательнее. Как пел А. Галич: «Начал делать, так уж делай, чтоб не встал» (с земли). Поясню. Потрясения потрясениям рознь. В 1919 г. мир-революционное руководство Советской России приняло на вооружение тезис «чем хуже, тем лучше», т. е. чем острее международная обстановка, тем лучше для большевистского режима. Однако в 1933 г. стало ясно, что это контрпродуктивно, руководство СССР устами М. Литвинова (доклад на IV сессии ЦИК 29 декабря 1933 г.) изложило новый подход: коллективная безопасность, налаживание контактов с западными плутократиями и т. д., ситуация изменилась. Не всякая дестабилизация, скажем так, позитивна. Не ударит ли она по дестабилизатору больше, чем по объекту его действий? Важно, кто сорвёт её наибольшие плоды. Многие радовались, когда рухнул Рим, а потом – смотрите, кто пришёл – мало не показалось. Другое дело, что Рим сам вырастил своих убийц и могильщиков – так же, как это сегодня делает постзападная и постхристианская неоимперия «Запад». Там уже посредством миграции осуществляется кошмар А. Тойнби-младшего – «союз внутреннего и внешнего пролетариата», только Тойнби думал о примате первого, а мы видим подавляющее превосходство и фактический ультиматум второго. 950 млн. мигрантов, которые пророчит Европе к 2050 г. Г. Хайнзон в недавно вышедшей книге – это скорее всего маловероятно, однако и 1 млн. молодых, социально злых, расово-, этнически и религиозно чуждых европейцам арабов и негров хватит «заподлицо». Несколько тысяч лет назад предки нынешних европейцев, носители галлогруппы Rb1, или, как называет их А. Клёсов, «эрбины» ворвались в Европу и вырезали всех, кто её населял; остатки – пикты (один из гипотетических предков шотландцев) и дунайские славяне (сербы), которых западноевропейцы «любят» почти так же, как русских. Похоже, Бумеранг Истории возвращается. Радоваться здесь нечему, но и особо горевать тоже: каждый выбирает свою судьбу, кисмет. В этой ситуации нужно хорошо подумать – не об отмене потрясений, нет, а о том, какие соответствуют задачам выживания и побед России в XXI в., а какие нет. Направленный взрыв – только после этого и с максимально возможным учетом рисков. Пилить дерево надо так, чтобы оно упало куда надо и на того, на кого надо. Разумеется, сказать легче, чем сделать. Остаётся уповать на «опыт, сын ошибок трудных» и на «случай – бог-изобретатель». Но случай помогает подготовленному. Мы в течение последних даже не 25 лет, а почти 50-ти, примерно с 1967 г., сначала готовились всё хуже, в 1990-е вообще перестали, сейчас, кажется, стараемся наверстать потерянное время, но как-то кособоко. Успеем ли?
На этом вопросе я поставлю точку – занавес, с надеждой, что историческая Бритва Оккама окажется в наших руках и мы найдём ей применение. Отмечу: работа Е.С. Лариной – эвристически весьма насыщенна, многослойна и умна. Читаешь её и вспоминаешь некрасовское «есть женщины в русских селеньях». Анализ, представленный в статьях сборника, конкретные рекомендации – «Кто не слэп, тот видит», как говорили наши вожди – настраивает на оптимистический лад, по крайней мере, в грамшианской «волевой версии». «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – писало «наше всё». «Покой нам только снится», отвечал ему почти сто лет спустя тот, о ком «добрая» Зинаида Гиппиус сказала: жаль, что ему при уплотнении не подселили 12 соседей. А вот воля – это то, что нам нужно. Не во сне, а наяву, в нави, чтобы через «пороги» к нам не рванула явь – воля порвать, если необходимо, любого противника, даже превосходящего нас силой международное военно-финансово-интеллектуальное «чудовище обло, озорно, огромно, с тризевной и Лаей» (В. Тредиаковский).
Работа Е.С. Лариной – волевая книга, и приумножает она не скорбь, а волю. По крайней мере, так воспринимаю её я.
Новые измерения жесткого противоборства
В западных СМИ, в политическом дискурсе в последние годы и буквально месяцы все чаще мелькает термин «холодная война». Он понемногу входит и в обиход российских «фабрик мыслей», выступления политиков, сообщения телевизионных и интернет служб новостей. Представляется, что возврат терминологии «холодной войны» имеет две стороны. Одна связана с удобством термина «холодная война» для понимания обществом и различными структурами власти реального состояния дел в мире, усиления конфликтов и конфронтацией как между различными странами, паттернами наднациональных элит и группами и другими общностями внутри геополитических организованностей, которыми по традиции выступают государства.
Однако есть и вторая сторона дела. «Холодная война», как известно, представляла собой вполне определенный, детерминированный историческими обстоятельствами, тип острого конфликта между мировыми капиталистической и социалистической системами. Этот конфликт базировался на географическом разнесении традиционных вооруженных столкновений с жесткой борьбой в иных регионах и сферах соперничества с использованием идеологических, экономических и иных инструментов. Д. Оруэлл, который впервые ввел в оборот термин «холодная война», сделал это в эпоху традиционных вооружений. В эту эпоху войну в прямом смысле этого слова легко было идентифицировать, опознать, установить сроки и места ее ведения, а также участников, применяемые вооружения и т. п.
Однако в современном мире все изменилось. С одной стороны появились в прямом смысле этого слова насильственные, иногда даже летальные вооружения, которые никак не связаны с традиционными видами оружия, и могут использоваться скрытно, в том числе без обнаружения реальной стороны, стоящей за применением этого вооружения. Наиболее известный пример такого типа оружия – это кибервооружение. На подходе – психофизиологическое и поведенческое вооружения и т. п.
Произошли тектонические изменения в экономической, социальной политической и иных конфигурациях мира. В докладе Центра разработки концепций и доктрин Министерства обороны Великобритании «Глобальные стратегические тенденции – 2045» (Global strategic trends – out to 2045), опубликованном в сентябре 2014 года, особо отмечено, что ближайшие 30 лет ситуация на планете станет значительно более взрывоопасной. Количество жестких конфронтаций и локальных войн будет только возрастать.
В этих условиях термин «холодная война» описывает вчерашнюю реальность и скрывает существо дела. Суть его в том, что имеет место непрерывное, жесткое противоборство между различными акторами, которое ведется в самых различных сферах и самыми различными средствами. Наиболее точное наименование подобных процессов в новой реальности – это мировойна или нечеткие противоборства.
Как отмечает ведущий военный теоретик, консультант Пентагона и правительства Израиля Мартин Ван Кревельд: «В современном мире больше нельзя провести грань между войной и миром, и в этом смысле привычные нам понятия горячей и холодной войны утеряли смысл. Мир все в большей степени перманентно оказывается в ситуации непрекращающегося, но в значительной мере скрытого насилия» [1] .
Соответственно можно сделать вывод о том, что массированное использование на Западе термина «холодная война» является целенаправленным семантическим воздействием, своего рода элементом рефлексивного управления российским аналитическим сообществом и политическим классом. Поэтому, используя термин «холодная война», следует помнить, что он – всего лишь обертка, внутри которой запрятано новое, принципиально иное содержание, гораздо более опасное для России.
Иногда даже искушенные аналитики за рубежом и в России делают вывод о том, что американская исключительность – это не более чем пропагандистский штамп и риторический прием. Однако, это не так. В соответствии с американской политической традицией частое использование столь значимых терминов показывает на появление принципиально новой внешнеполитической доктрины. Эта доктрина представляет собой следующий, еще более, если можно так выразиться, фундаменталистский вариант привычной концепции однополюсного мира.